Ирина Хакамада. Автопортрет

Считается, что нормальные искренние люди во власти не выживают. Я выживаю. Конечно, у меня нет мощных прорывов. Но для женщины, которая сама себя сделала, не пользуясь ничьей поддержкой и не стараясь обрести ее по ходу пьесы, у меня совсем не плохие результаты. И все равно остаюсь сама собой. Бывает, что разум диктует какие-то поступки, которые для меня неорганичны. Но тот самый инстинкт не пускает.

Помню себя с детства, тем более - во взрослом состоянии. Абсолютно советский, то есть забитый ребенок, абсолютно советский закомплексованный человек. Конечно, я изменилась с тех пор, но не до неузнаваемости. Я не победитель в новом рыночном обществе. То, чему так быстро научились многие преуспевающие женщины, мне дается с трудом. В чем-то я так и не выбралась из времен, когда нами помыкали продавщицы, парикмахеры, приемщицы в ателье, а мы смотрели на них подобострастно и униженно. Я не умею разговаривать с нянями тоном хозяйки, не умею гонять водителей, чтобы держать их в струне. Вообще с трудом переношу, когда мною недовольны, а уж вступить в открытый конфликт с системой - для меня просто смерть. И дело тут, возможно, даже не столько в советском воспитании, сколько гораздо глубже -- в генах. Японцы ведь очень конформны, они всеми силами избегают острых углов.

    Дисциплинированность у меня доходит до идиотизма. Я никогда не поеду на красный свет, не превышу установленную скорость, даже если дорога пуста и ни одного милиционера в поле видимости. Увижу "кирпич" -- поеду в объезд, пусть это грозит опозданием и кучей неприятностей. Партсобрания ненавидела до трясучки, но не пропустила ни одного. За всю достаточно долгую преподавательскую жизнь не сорвала ни одной лекции, ни одного семинара, не опоздала ни на минуту.

    Но при этом во мне живет еще один человек, который ненавидит правила, особенно если смысл их непонятен, не выносит ограничений, и когда это начало во мне пересиливает, я становлюсь способна на самый дикий бунт.

    Анализируя свои действия, я очень часто обнаруживаю, что кричу "во здравие", когда все кругом возглашают "за упокой". Идет такой мощный крен в политике -- усиление налогов. А я именно в этот момент воюю за то, чтобы их снижать. Или другое: все разговоры о среднем классе затихают - конъюнктура такая, нет перспектив, - а я продолжаю долбить свое. Не выстраиваю специально такую линию - все получается само собой. И что удивительно - не приводит к тем последствиям, какие обычно вызывает безрассудное упорство. Есть в нашем политическом мире свои Монтекки и Капулетти: между ними - пропасть. А я поддерживаю хорошие отношения с обоими "семействами", и хоть это ни для кого не является секретом, меня принимают всюду.

    Наверное, мы, полукровки, все такие. А я даже не "полу", во мне есть еще и армянская кровь, а от нее - буйство, сумасшедшая страсть, эмоциональность, экспансивность и искренность патологическая. А с этим вместе то, что досталось от русской бабушки: женственность, влюбчивость, мягкость. Издали, особенно на телеэкране, это вряд ли заметно. Там я скорее - дочь своего отца: женщина собранная, жесткая, которая делает профессиональную карьеру на мужском поле. И это тоже - я, это не игра, не маска. Я умею держать удар. Но могу потерять равновесие, форменным образом сломаться от любого дурного слова. Мое счастье, что хватает воли это не показывать.

    Еще один странный коктейль в моем характере - открытость и закрытость. Как это может совмещаться? Контакты устанавливаю очень быстро, легко отвечаю на любые вопросы - ну просто душа нараспашку. Но все, кто пытался быть со мной запанибрата, не будучи действительно близким мне человеком, быстро от этого намерения отказывались. Японцы не выносят физических прикосновений к себе, их оскорбляет то, что у нас считается знаком дружелюбия - тронуть за руку, похлопать по плечу, приобнять. У меня это перешло в реакцию психологическую - есть дистанция между мной и другими людьми, которую я остро ощущаю, и не могу допустить, чтобы ее нарушали. Очень чувствительна к грубости, даже в форме шутки. Но я светский человек, я не взрываюсь. Нужно много раз нагрубить, чтобы я, наконец, тоже ответила. Конфликтов не переношу и всячески их избегаю. Просто человек вдруг обнаруживает с удивлением, что много дней подряд никак не может застать меня по телефону.

    Было в моей жизни несколько встреч с бандитами. Меня пытались запугать, причем я сидела одна, в окружении этих мужиков, которые рассказывали открытым текстом, что они со мной сделают, я их слушала и сердце уходило в пятки. Но когда я вот так теряюсь, то, как у восточного человека, лицо перестает меняться. Оно каменеет, превращается в маску. Но паники нет. Я знаю, что дальше произойдет с моим организмом, и жду. Все опускается куда-то вниз, к солнечному сплетению, где, говорят, обитает наша душа, потом медленно поднимается к горлу, дальше ударяет по мозгам, от них вся энергия, какая во мне есть, сжимается в тугой комок... И происходит взрыв. Откуда-то берутся слова, которых за минуту до этого у меня не было, но дело даже не в словах - действует сама энергия отпора. Эти крутые мужики на глазах съеживаются, уходит весь их кураж. И тогда их можно добивать. Все, вы мне неинтересны! - поворачиваюсь и ухожу.

    Во всем, что касается моей собственной жизни, я -- абсолютный фаталист. Как судьба решит, так и будет. Но это не означает, что все наперед у нее жестко расписано. Самую важную часть пути моя судьба оставляет мне проходить самостоятельно. Но это обязательно должно соответствовать ее замыслу.

    Мне никогда и ни в чем не везет. Все, что я получаю, должно быть заработано, что называется, в поте лица, выстроено по кирпичику. Я никогда не оказываюсь в нужное время в нужном месте. Если ситуация напоминает лотерею, я никогда не вытягиваю выигрышный билет. Так же получается и с маршрутами движения: я доберусь в конце концов, куда надо, но буду идти долго, кругами, чтобы все попутно испытать. А если подворачивается случай проскочить на халяву, без отработки, то либо тут же следует наказание и получается полный облом, либо еще смешнее: судьба подставляет подножки. Телефон вдруг отключается, машина не заводится, а то в самый решающий момент сваливаюсь с гриппом. Я просто вижу эту руку судьбы, которая отводит меня от легкого.

    Перед рождением Машки никто мне не сказал, что это разумный поступок. Ближайшие мои подруги, можно сказать, ложились на рельсы: "Ты с ума сошла! Молодые пришли в правительство, у тебя такие перспективы, ты просто самоубийца, ты упускаешь свой шанс!" Но я-то понимала, что они имеют в виду совсем не те шансы.

    Только с появлением дочки поняла, что она действительно меня спасла. Не замечая того, я очень сильно устала, от своих мозгов, от своей крови, от всего, что я выделывала в своей жизни, от вечной гонки, от постоянного перенапряжения, попыток прыгнуть выше головы. Не жизнь, а какая-то мясорубка, хотя у людей, наверное, бывает и пострашнее, и потяжелей. И чем-то очень нехорошим должна была обернуться эта усталость. А Маша ее сняла.

    Я точно знаю, что еще никогда в жизни не было ничего, о чем вот так же, зажмурясь, можно было сказать: это - мое.